Он приходил сюда частенько. Особенно он любил бывать на этой поляне в теплые летние вечера. Покрытая нежной невысокой травой и мелкими обыкновенными, но чудесно-милыми цветами, поляна лежала в углублении на берегу неширокой резвой речушки. С одной стороны поляну укрывал от внешнего мира холм, с которого было так приятно сбегать вниз к самой реке. С другой стороны над поляной шумел высокий старый сосновый лес.
Это место нравилось ему тем затишьем, спокойствием и умиротворением, которое дарило ощущение того, что время замерло в бесконечности мерного плеска бегущей реки и шороха качающих ветер деревьев.
Он спускался на эту поляну, когда солнце уже садилось, устраивался поудобнее, растекаясь всем своим существом по щекочущей траве. Он просто лежал. Заботы и волнения, проблемы и тревоги остались по ту сторону холма, за лесом, на другом берегу реки. Здесь у него всё было не хорошо и не плохо. И даже не нормально. Всё было так, как должно было быть именно сейчас, когда он тут – в этом затерявшемся в суетливой реальности месте, пьянящем своей беззаботностью и отрешенностью.
Иногда он ненадолго спускался к реке и пробегал с ней до края полянки, но не дальше. С рекой было приятно играть, но уж очень она была суетлива и беспечна. Ему нравился покой, и журчание бегущей реки оттеняло ту неподвижность и спокойствие, которое царило на поляне. Он слушал, как за пределами его укромного места мечется запертый в лесу ветер. Он не дружил с ветром, старался избегать его. Ветер мешал его неспешному отдыху, разрывал его мир в клочья.
Он лежал на поляне до самого рассвета, пока каждая травинка, каждый лепесток цветка не получал в дар капельку. И когда над холмом всходило солнце, лучи его проникали в каждую капельку и поляна начинала искриться бриллиантами. Это зрелище освежало радостью и надеждой. Но именно в тот момент, когда заблестел первый бриллиант росинки, он уходил.
Но вечером, с заходом солнца, он опять вернется сюда, на свою любимую полянку. Вернется – потому что он так хотел и потому, что так положено Туману.